Отель «Калифорния», увековеченный Eagles, находится рядом с городком Тодос Сантос в Мексике, а не в США
В то последнее лето моего детства изнуряющая жара стояла уже с середины мая. Это сейчас в Техасе для меня летом + 40 — так, ерунда. А для маленького военного городка на севере Украины, тогда такая жара была целым событием, которое вспоминается, наверное, местными жителями (если они там еще остались) до сих пор.
Я хорошо запомнил это лето, потому что тем летом для многих из моих ровесников, живших в том городке, детство закончилось навсегда. После нового года, который мы с нетерпением ждали из-за Олимпиады в Москве, то у одного, то у другого из наших друзей стали уезжать их отцы-военные. Как тогда говорили — «в командировку». И уже к следующему лету некоторые из них возвращались из этих командировок в цинковых гробах, которые велено было не открывать. Да и невозможно их было открыть — они были запаяны. Но тогда, тем жарким летом, мы ничего не знали о будущей афганской войне и о том, что и сами в ней успеем еще поучаствовать.
В то последнее лето моего детства, я маялся бездельем и целые дни проводил дома, читая книги и слушая «чистые» магнитофонные записи. Тогда-то и пришло решение, что пора наконец-то разобраться в словах любимых песен.
Уровень «Good bye, my love, good bye» Демиса Руссоса я уже прошел, и настал черед сложных вещей. Тем летом и до наших окраин дошли нормальные записи группы Eagles с их знаменитым хитом на несколько десятилетий вперед — Hotel California.
Вот эту вершину я и решил покорить при помощи хорошего слуха, катушечного магнитофона «Маяк», и словаря под редакцией товарища Мюллера.
On a dark desert highway,
Cool wind in my hair,
Warm smell of “colitas”
Rising up through the air…
Я понимал, что герой песни чувствует легкий запах чего-то, но вот чего именно? Словарь Мюллера не давал никакого толкования слова «colitas» по причине отсутствия последнего вообще в этом словаре. Случайно встреченная мною в парке учительница английского языка, неуверенно предположила, что это какие-то мексиканские блинчики, и, как ни странно, оказалась наиболее близка к истине, нежели те, кто предполагал, что это одеколон, испанское название тумана, или калифорнийское вино. Правда же открылась мне двадцать лет спустя, в Калифорнии, где ребята сразу же и рассказали, что colitas — это легкий наркотик местного производства.
Welcome to the Hotel California,
Such a lovely place, Such a lovely place,
Such a lovely face,
Plenty of room at the Hotel California,
Any time of year, Any time of year, You can find it here…
В один из дней, когда я бился над очередной фразой из этой песни, подвалил ко мне дружок мой Серега.
— Есть планы на вечер? — спросил он с порога, — или будешь опять дурным голосом завывать про Калифорнию?
— Буду завывать, — не совсем дружелюбно откликнулся я, понимая уже, что эта песня, наверное, мне все равно не по зубам.
— А, давай, пойдем вечером в Дом офицеров, — предложил Серега.
В нашем Богом забытом военном городке, Дом офицеров был одним из немногих, наряду с кинотеатром и домом культуры, очагов досуга советской молодежи. Впрочем, не настолько уж и ярким.
Из года в год старожилы вспоминали, как однажды здесь пел сам Кобзон, а так — по будням крутили кино, по выходным были танцы под аккомпанемент дивизионного ВИА. Летом танцы проводили на площадке, прилегающей к самому Дому офицеров. Публика собиралась взрывоопасная — местные девушки, молодые офицеры из танковой и мотопехотной дивизий, солдаты из охраны авиаполка. Кто приходил легально, а кто и в самоволку сбегал, и, конечно же, прибегали местные пацаны. Через час-полтора, как правило, начиналась драка, о которой потом вспоминали с восторгом все зрители и участники целую неделю, до следующих танцев.
В тот день танцев в расписании культурных мероприятий не было, а фильм «Маршал революции» шел в кинозале уже вторую неделю, и до «Пиратов ХХ века», которых должны были завезти в конце месяца, было еще очень далеко.
На мой вопрос, мол, что мы будем делать вечером в Доме офицеров, Серега рассказал, что, оказывается, вечером там будет выступать знаменитый гипнотизер. Серегин сосед был на его выступлении месяц назад в Виннице и клялся, что такого еще никто никогда не видел. Этот, мол, гипнотизер заставлял толстого дядьку танцевать балет «Лебединое озеро», а застенчивую девушку изображать из себя светскую львицу.
Короче, уговорил меня Серега оставить на время отель Калифорнию. Мы с ним быстренько сбегали, купили заранее билеты и, как оказалось, очень правильно сделали. К семи часам вечера в зале Дома офицеров яблоку негде было упасть. Из уст в уста пересказывали байку Серегиного соседа о балете. Начали даже подыскивать подходящего толстячка, которого планировали вытолкать на сцену.
Но вот на сцену вышел неулыбчивый коротко стриженный брюнет, осмотрел внимательно зал и сообщил, что для начала расскажет нам, что такое гипноз. Рассказывал вполне нескучно, местами увлекательно. Акцент делал на том, что в этом деле нет никакого колдовства, и гипноз действует на человека в полном соответствии с указаниями работ классиков марксизма-ленинизма, а сам он не гипнотизер никакой, а простой советский врач-психиатр. И гипноз его в Советском Союзе даже помогает излечивать трудящихся от различных недугов, в то время, как на загнивающем западе гипноз служит для оболванивания рабочих масс, отрывая их от классовой борьбы за свои права. После такого вступления не стыдно было уже и к делу приступать.
Гипнотизер расставил на сцене десять стульев и попросил выйти к нему на сцену десять добровольцев. Люди, уже знавшие историю с танцующим мужиком, соглашались неохотно. Вышло 3-4 человека. Гипнотизер ждал, сам приглашать никого не хотел, чтобы не подумали, будто бы он кого-то знает в зале.
Вот тут Серега и говорит мне, мол, давай, Санёк, пойдем, завтра будем знаменитыми на весь город! И потащил меня за рукав. Я упирался, но зал уже аплодировал, и я, красный как рак, вышел на сцену гарнизонного Дома офицеров. Впервые в жизни. Потом выступлений на сценах домов культуры и домов офицеров будет в моей жизни несчетное количество, но тогда я об этом не знал еще, к счастью.
Каждый из находящихся на сцене назвал свое имя и наш гипнотизер велел нам сесть на стулья, лицом к залу. Я сел почти в центре группы, рядом с Серегой. Заезжий гастролер велел нашей десятке закрыть глаза, расслабиться и слушать. Я в точности выполнил эту команду и стал вслушиваться в убаюкивающий голос: «Вы спокойны, вы совершенно спокойны. Тепло разливается по вашему телу. Веки тяжелеют…»
Я дернул веками. Они не тяжелели. «Вы сейчас раскованы, дыхание ваше ровное, сердце ваше бьется ровно и спокойно. Вам становится легко и приятно. Вы не чувствуете своего тела и оно может взлететь, если захочет». Я слегка приподнял руку, но она никуда не хотела улетать. Через мгновение кто-то крепко взял меня за плечо. «Открой глаза», — послышался шепот гипнотизера. Открываю глаза. А он неотрывно смотрит на меня каким-то жутким, страшным взором, словно прожигая насквозь. Стало даже страшновато как-то.
«Иди в зал», — не меняя тона, тихо приказал врач-психиатр. Я, словно робот, встал и пошел. Краем глаза заметил, что точно так же он поднял Серегу и отправил вслед за мной.
Тут, правда, я потерял полностью ориентацию — не знал, где нахожусь, и как спуститься со сцены. Перед собой я только видел пустоту и немигающие глаза гипнотизера, этот тяжелый взгляд, который я, наверное, не забуду до конца жизни.
Пришел я в себя от громкого смеха в зале — я стоял внизу, в оркестровой яме, не понимая, как туда попал и как теперь оттуда выбраться. Тогда за мной спустился Серега, подал руку, я рысцой просеменил за ним к своему месту и уже оттуда смотрел на сцену.
На сцене мирно спали 8 человек: три парня, три девушки и одна пожилая пара (тогда они мне показались пожилыми, но сейчас, думаю, им не было и сорока лет).
Психиатр посмотрел в зал и сказал примерно следующее: «На этих двоих молодых людей гипноз не подействовал. Бывает и такое. Причин этому может быть много. Если это сильная предрасположенность к алкоголизму, то человека уже очень трудно вылечить. Встречаются люди с сильной волей, но такие мне попадаются редко. Очень трудно загипнотизировать людей с хорошим чувством юмора, впрочем, таких тоже не так уж много… Так что, ребята, вы, двое — я к вам обращаюсь, — следите за собой, за своим поведением в обществе, старайтесь не злоупотреблять с выпивкой, а больше юморить».
Польщенные таким обращением, мы с Серегой сидели пунцовые от гордости. Настоящий гипнотизер, ну то есть врач-психиатр, не смог заставить нас заснуть! Да еще и обратился к нам со сцены с напутствием!
А на сцене все только начиналось. Со словами «ну, хватит спать, друзья», этот советский волшебник подошел к девушке (кстати, это была наша с Серегой одноклассница) и сказал: «Аллочка, просыпайся!» Мы с Серегой удивились, ибо девушку звали не Аллочка, а Лариса. Но гипнотизер настаивал: «Ты — Алла Пугачева» и зал просит спеть тебя «Арлекино». Но новоявленная Аллочка капризничала и голосом Пугачевой сказала: «Отстаньте от меня, я сегодня явно не в голосе». «Но мы просим, — продолжал настаивать врач-психиатр, — весь зал просит!». Зал зааплодировал и «Аллочка» сдалась. Откинув назад по-пугачевски копну густых волос, она запела знакомым всем голосом:
«По острым иглам яркого огня
Бегу, бегу, дорогам нет конца,
Огромный мир замкнулся для меня
В арены круг и маску без лица!»
И уже под хлопки всего зала —
«Ах, Арлекино, Арлекино!
Нужно быть смешным для всех!
Арлекино, Арлекино,
Есть одна награда — смех.
Ха-ха-ха, ха-ха-ха»…
Потом пришел черед остальных подопытных. Они тоже и пели, и плясали, и изображали — кто Боярского, кто — Зыкину. Зал выл и рыдал от восторга, на славу удался вечер!
Представление еще продолжалось, когда я вышел из душного зала в не менее душную украинскую ночь июля 1979 года. Легкий терпкий ветерок трепал край плохо наклеенной афиши, на которой крупными буквами было выведено: «Только один вечер у нас в гостях! Сеанс лечебного гипноза проводит врач-психиатр Анатолий Кашпировский»
Прошло более десяти лет прежде, чем я узнал в мужике из телевизора, который легко загонял в транс целые стадионы, того самого гипнотизера, выпроводившего меня со сцены гарнизонного Дома офицеров.
Моего друга Сереги к тому времени уже не было в живых. После школы он не поступил в военное училище, а пошел в армию, после которой устроился работать грузчиком на местный винзавод, где и спился, буквально, за несколько лет. Умер он перед самым распадом Советского Союза, и я узнал о его смерти, уже живя в Америке. Памятуя завет Анатолия Михайловича, мне остается только «юморить» и не пить много.
Так в моей памяти осталось это последнее лето нашего детства, сеанс гипноза в гарнизонном Доме офицеров и грустная мелодия о далекой Калифорнии, где есть одноименный отель и какие-то неведомые, но наверняка вкусняцкие мексиканские блинчики «колитас»:
Welcome to the Hotel California,
Such a lovely place, Such a lovely place,
Such a lovely face
They’re livin’ it up at the Hotel California,
What a nice surprise, What a nice surprise, Bring your alibis…
Алекс Эппл
Фото из архива редакции