[Даллас, Техас] Евгения Вулах из пансионата «Шалом» не сразу согласилась рассказать читателям The Dallas Telegraph историю своей жизни. «Ну, что обо мне писать? Я тяжело работала, у меня ничего особенного в жизни не происходило. Посмотрите, сколько вокруг достойных людей…», – парировала она. А когда Евгения все-таки согласилась, сильно волновалась и переживала, ведь ей заново пришлось перелистывать такие разные страницы своей жизни. Евгения – очень образованный, интеллигентный и добрый человек, с большим и чутким сердцем.
– Евгения, откуда у вас такая красивая фамилия Вулах?
– Это фамилия моего мужа. Его отец по фамилии Райский в 1937 году был репрессирован. И, чтобы помочь племяннику, моего мужа усыновил его дядя и дал племяннику свою фамилию.
– Евгения, вы ведь киевлянка?
– Да, я коренная киевлянка. И мой муж Владимир киевлянин. Когда его отца репрессировали, а он служил в армии Блюхера, мама мужа вернулась с Владимиром с Дальнего Востока в Киев.
– То есть все ваши предки – киевляне?
– Не совсем так. Моя мама приехала в Киев в 13-летнем возрасте из Белоруссии. Ее тетя владела пошивочной мастерской. И мама с 13 лет начала у нее работать. И так она и осталась в Киев, кроме военных лет, когда нас эвакуировали.
– А куда вас эвакуировали?
– Это был длинный и тяжелый путь. Мне было 8 лет. Вначале под бомбежками мы добрались до Днепропетровска. Решили, что там и переждем, у нас были родственники в этом городе. Но, когда немцы начали двигаться на Днепропетровск, мы в теплушке уехали с «Амурского вокзала» на Северный Кавказ. Опять же были бомбежки, мы выбегали из вагонов, прятались. Все тогда перемещались в товарных вагонах, потому что пассажирские железнодорожные составы были отданы раненным. С Северного Кавказа мы попали в Баку, где три месяца провалялись на пристани и заболели сыпным тифом. В таком состоянии нас отправили через Каспийское море в Красноводск, а оттуда – в Северный Казахстан, в город Акмолинск (потом город переименовали в Акмалу, а с 1997 года – в Астану). Уже в Казахстане мы попали в больницу – я, мама, тетя и дядя. Дядя умер, а меня спасли от смерти репрессированные русские врачи. Мне стало немного лучше, но осложнение повлияло на ноги, и я два года не ходила. По распоряжению райисполкома, мы жили в сенях у казахов. Возле нашего дома был военный завод и всем его служащим давали немного молока. И, чтобы меня поставить на ноги, а мы голодали, мама пошла на этот завод работать по ночам – с винтовкой, с одеялом на голове. На огородах мама с тетей выкапывали мороженую картошку и готовили из неё два блюда. До сих пор я не могу ничего есть без хлеба.
– После войны вы вернулись в Киев?
– Да, мама хотела узнать вести о папе и своем старшем сыне – они, к сожалению, оба погибли. Помню, мы проезжали Харьковский вокзал, он был весь в руинах. Вместо квартиры в Киеве, которая у нас была до войны, нам предоставили 10-метровую комнату в коммуналке, но мы и этому были рады. Тогда встал вопрос, в какой класс мне идти – до войны я окончила 1 класс. И мама сказала: «Пойдешь в 4-ый класс, иначе ты будешь переростком, тебе ведь 11 лет». Но в то время было очень много переростков. Моя мама много трудилась, чтобы я могла учиться. Старший брат погиб, средний служил в армии, так что мы с мамой остались вдвоем. Школу я окончила в 1951 году и очень неплохо. Дети войны они были другими, мы пережили голод, холод, нищету.
– А какими они были – дети войны?
– Я вышла замуж в 1954 году. Мы с мужем оба были студентами, жили очень скромно. На рынок ходили во второй половине дня, чтобы купить что-то подешевле.
– В каком районе вы жили?
– В центральном – на улице Большая Житомирская.
– Кто был вашим мужем?
– Владимир был очень талантливым человеком. Его последняя работа – начальник студии украинского междугороднего телевидения. Он окончил радиофакультет политехнического института – кафедра Одиевского (это выдающийся радиофизик), а я – педагогический – факультет естественных наук. Так получилось, что почти сразу я попала в книжную систему, сначала работала в магазине «Дружба», а потом перешла в Академкнигу, занималась заказооборотом.
Жители Киева в мое время были очень образованными и стремились ко всем новинкам – и в литературе, и в науке. Город любил читать. Хотя мои родители были простыми людьми, меня интуитивно влекло к искусству, к книгам. Помню, как в 1944 году, когда нам по Ленд-лизу выдали одежду – сапоги 40-го размера и зеленое платье в цветочек. В таком виде я начала посещать Оперный театр. Моими первыми операми были – «Наталка-Полтавка», «Запорожец за Дунаем». Я любила бывать и на концертах Симфонического оркестра. И первую вещь, которую я слушала у них – «Ночь на лысой горе». Я должна сказать, что преподаватели истории и литературы в школе, где я училась, были потрясающими. Например, выпускаясь из школы, мы знали, что такое импрессионизм и, какие художники относятся к этому направлению, хотя импрессионизм в СССР был под запретом. Все зависело от преподавателей. Наш учитель истории без истории дипломатии не приходила на урок. Так что основы мне дала школа №138. Я училась в женской школе, а муж – в мужской.
К сожалению, мой супруг рано ушел, в 49-летнем возрасте. У него была нервная работа, кроме того, он был участником Чешских событий. У нас единственная дочь Элла и внук Ромочка, но теперь я считаю своей внучкой и его жену Анечку. В школе моя любимая дочь Элла училась на круглые пятерки. Она окончила Московский институт связи. Даже успела поработать на Киевском телецентре.
– Интересно, что в советское время существовали еще женские и мужские школы…
– Судьба – колоссальная вещь в жизни человека. Когда я была в 8-ом классе, наша женская школа пригласила к себе в гости мужскую школу. А я во время этой встречи сидела где-то в углу, поскольку была стеснительным ребёнком. И, представьте себе, мой муж Владимир меня как-то заметил. Потом мы с подружками возвращались домой и расстались на перекрестке. Я жила в очень темном переулке. И вижу – какие-то тени за мной идут. Я начала бежать. Мне кричат вослед: «Не бойтесь». Я остановилась и увидела троих мальчиков из мужской школы, среди них был и мой муж.
– Как у работника Академкниги, у вас, наверное дома была большая библиотека?
– 80 книжных полок. И человек, который купил у нас эту библиотеку, заплатил 24 тысячи рублей – это большие деньги в то время были. На эти деньги мы и уехали в 1989 году в Америку. Иначе бы мы не поднялись, мы же были служащими.
– Почему вы уехали?
– Нас сподвиг Чернобыль. Чтобы обезопасить дочку, мы ее все время куда-то отправляли, то в Москву, то в Днепропетровск. Понимая, что Чернобыль убивает нас, я до последней минуты не могла расстаться с Киевом. В конце концов, Элла не выдержала и сказала: «Мама, ты остаешься с могилами, а мы уезжаем». До этого Элла бывала у своей подруги в Хьюстоне, там ей показали «детский садик для пожилых», она была впечатлена и решила открыть такой же бизнес.
– В Америку вы ехали напрямую?
– Нет, через Австрию и Италию. Нам было очень трудно, и материально, и морально. Недолго пожив в Европе, мы получили предложение перебраться в Даллас. Мы с Эллой были сильно огорчены, потому что знали о Далласе, как о городе, где убили Кеннеди. Честно говоря, мы думали, что здесь живут одни ковбои. Но я полюбила Даллас и очень рада, что мы живем не в Нью-Йорке, не в Лос-Анджелесе, где так все скученно, а именно здесь. По приезду я почти сразу нашла себе две работы – в бизнесе, где изготавливали сумки и пояса (я занималась рассылкой), а также работала в химчистке. Потом окончательно перешла в химчистку, смены были по 12 часов, но выбора не оставалось. Я вставала в 5 утра, делала себе укол инсулина и на общественном транспорте ехала на работу. Отступать было некуда, нужно было выживать.
– Как вы стали частью «Шалома»?
– Восемь лет назад, когда открылся пансионат, я как раз перестала работать. И, когда пришла в «Шалом». Здесь собралось очень много приличных людей (одни уже ушли в мир иной, но некоторые все еще остались), и мне нравится с ними общаться. «Шалом» – это место для диалога, для игры и даже для совместных культурных путешествий.
– Вы можете назвать Даллас своей родиной?
– В Америку я приехала в 56-летнем возрасте. И первое время очень скучала по Киеву… Но там, где дети – там и я. Моя жизнь зависит от моих детей и внуков, если они будут благополучны, то и я буду счастлива.
Людмила Тараненко
Фото Сергея Тараненко